Александр Котляр. Принцип нечетности тапка.

Александр Котляр. Принцип нечетности тапка.

16.04.2023 г.  

Глава 1. КОШАЧИЙ БРЕД

Большой белый кот, Шелег, с виду ничем не отличался от среднестатистического кота. У него были четыре когтистые лапы, два жёлтых глаза, один хвост и одна голова. Он, как и всякий уважающий себя представитель кошачьей породы, умывался по утрам, протирая тыльной стороной лапы мордочку, трубой вытягивал хвост и выгибал спину, сворачивался калачиком и закрывал глаза, когда уставал от чтения книг. Но если другие коты носили груз прочитанного в себе, Шелег с неуёмным восторгом ошеломлял покорного слушателя прочитанным. Поэтому, когда в семье появился ребенок, заботливые родители, Заждан и Забава, повезли усыплять кота.

– В чём причина дематериализации животного? – спросил ветеринар бегло взглянув на Шелега:

– Чего, чего? – спросил Заждан.– Мы прививку против бешенства уже делали, мы его убить принесли, гуманно.

– Так я и спросил, — в чём причина гуманной экзекуции?

– Он опасен для младенца.

– Царапает? – поинтересовался ветеринар.

– Нет, сказки рассказывает. Представьте, доктор, сидит на люльке и рассказывает.

– Кто рассказывает?

– Не я же. Он,– и Заждан показал пальцем на Шелега.

Шелег, тем временем, безучастно бродил между пузырьками с усыпляющими ядами и бормотал:

– Введут внутривенно, и усну, усну навсегда, — это у них называется гуманная смерть. Тиопентал, панкурониум в смеси с хлоридом калия остановят сердце белого кота.

– Вы слышите, что он говорит? – спросил Заждан.

– Очень даже правильно говорит, у нас не каждый санитар может его знаниями похвастаться! – ветеринар смахнул с халата клочок прилипшей шерсти. – Кстати, почему у вас такое странное имя, Заждан? Была у меня пациентка бабуин-девочка, её Сушкой звали, забавно, правда? А чтобы Заждан… странная кличка.

– Моя мать начала ждать меня за два с лишним года до моего фактического появления на свет, теперь понятно? Пойдем, Забава, здесь нас не обслужат, –обиженно проворчал Заждан,– Сушка, девочка-бабуин…

Супруги вышли из кабинета, за ними понуро плёлся по недоразумению оставленный жить Шелег.

– Ничего не доделают до конца, терминальный виток эволюции, тупик. Взяли палку в лапу и принялись калечить приматов, массовое уничтожение себе подобных. И не труд вовсе, а палка сделала из обезьяны человека. Тупик, засыхающая ветвь, тиопентал, панкурониум….

Мыш лежал на спине, имитируя клиническую смерть.

– Когда он подойдёт совсем близко, я конвульсивно задёргаю задними лапками, давая понять, что надежда на воскрешение ещё есть,– обдумывал тактику Мыш.

– Бедный, пал смертью надоедающих, – сказал Шелег, приблизившись к Мышу.– Попробуем вернуть его оттуда, откуда ещё никто не приходил?

Шелег принёс большой кусок сыра и переложил ещё тёплую мышиную тушку на маслянистую дырчатую подстилку. Мыш одобрительно задёргал задними лапами. Восторг разметал вибриссы Шелега в стороны.

– Сработало, умершего можно вернуть к жизни, положив на сыр,– и Кот дунул на воскресшего для закрепления успеха.

Мыш дёрнулся, истошно запищал, вскочил на лапы и пулей исчез в дырке под батареей вместе с сыром.

– Странный он сегодня, может, на него Заждан нечаянно наступил, а может и преднамеренно,– подумал Шелег.

В детской заплакал Малыш. Кот вскочил на спинку кроватки и замурлыкал:

– Ядерная катастрофа планеты неизбежна. Не вызывает сомнений, однако, что генетически устойчивые к радиации особи выживут и станут праотцами и праматерями новой постядерной формации.

Ребёнок перестал плакать.

– Репарация — способность клеток исправлять разрывы в молекулах ДНК, вызванные повышенной радиацией. Именно она, возродит биосферу, на планете вновь запоют птицы, зарычат хищные звери. Р–р–р–р–р–р! – заорал он с кошачьим акцентом, дугой выгнув спину.

– Ты слышишь, что он ему рассказывает? – спросил Заждан.

– Пусть рассказывает, может, ребёнок слова различать научится,– ответила Забава.

– Это не слова, а бред кошачий, – возразил Заждан и пошёл досматривать футбол.

– Сам бы с сыном поговорил, а то один футбол на уме.

– А о чём с ним говорить? Он даже названий команд не знает. Я состариться успею, пока он ценителем станет. Раньше рожать надо было — вместе бы уже болели. –Заждан безнадёжно махнул рукой и вышел из комнаты.

Он мог часами безмолвно следить за перемещением по экрану пронумерованных фигурок и потешно шевелить губами. Шелег не говорить не мог. Если кот молчал больше часа, его правое полушарие сводило болью, и начинало судорожно дёргаться левое веко.

– ...и тогда на берег выбросило огромную рыбу,– вещал кот, распушив хвост,–рыба была огромная-преогромная — ты такой никогда не видел.

Малыш даже во сне не видел рыб. Ему снились огромные цветастые шары. Они принимали причудливые формы, сливались и расползались в разные стороны.

– Рыбы в отличие от нас, млекопитающих, не могут дышать не в воде. Поэтому Рыба стала задыхаться на воздухе и принялась конвульсивно бить хвостом о песок, и тогда, тогда началась страшная песчаная буря. Песок несло ветром, в нём тонули люди, поезда, города, целые материки.

Малыш вертел зрачками, Забава придвинулась к Шелегу и с интересом слушала про рыбу.

«Надо успеть отпрыгнуть от кроватки, когда он войдёт. А то, решит, что я сошла с ума» – подумала женщина.

Мыш, тем временем планомерно расширял дырку в центре сырной головки. Он знал, что если грызть от края по направлению к центру, то сыр быстро заканчивается и поэтому никогда не применял эту тактику.

– Какой глупец сказал, что масса предмета не зависит от способа его потребления? Недальновидный и тёмный человек,– рассуждал резчик по сыру.

– Грызешь философский камень? – пошутил таракан по кличке Творог. Кличку он получил из-за любви к молочным продуктам. Таракан не замечал на полу хлебные крошки, яблочные огрызки, изюмины, но, если обнаруживал сырный обрезок, кусок творожного пирога или сердцевину ватрушки, его радость не знала границ.

– Чем умничать, ответил бы лучше на один давно мучающий меня вопрос, – обратился он к Мышу.

– Опять про закон сохранения материи и энергии? – предположил Мыш.– Так это проще простого. Масса предмета зависит от способа его утилизации.

– Да нет, не про массу. Я хочу понять, кто появился раньше в эволюционном развитии — мыши или тараканы.

– Конечно, мыши. Млекопитающие — прародители всего живого на земле. Извечный вопрос — что было раньше, молоко или млекопитающие — решается мышами просто. Раньше был сыр. Ты понял смысл сказанного? Кстати, сыр на халяву не хочешь? Не хочешь и не надо,– продолжил Мыш, не дожидаясь ответа,– я два раза на халяву не предлагаю.

– Я не успел ответить,– грустно сказал таракан.

– Кто не успел, тому незачёт, не повезло в этом измерении, повезёт в другом.

– Повезёт с тобой, конечно.

Творог понуро опустил усы и пополз на кухню доедать торт.

Забава, окончательно потеряв бдительность, слушала рассказ Шелега.

– И когда бóльшая часть суши покрылась песком, когда солнце спряталось за желтые тучи, на землю спустилась Песчаная ночь…– вещал, забывая дышать от переполнявших его эмоций, кот.

В комнату крадучись вошёл Заждан.

– А–а–а–а, застукал вас за кошачьим бредом! – заорал он.

Шелег замер, Малыш заплакал, а Забава стала виновато оправдываться.

– Ты не прав, он не всегда кошачий бред несёт!

– А какой? Кошка может нести только кошачий бред, и я не хочу, чтобы мой ребёнок, мой биологический сын, слушал эти истерические мяуканья.

– Италия, конечно же, проиграла,– язвительно сказал Шелег,– надо знать, за кого болеть. Я бы болел за Уганду… Уганда богаче Италии, как в природном, так и в этническом отношении. К тому же, в древности территорию Уганды населяли пигмеи и койсанские племена.

– А какое отношение эти корсары имеют к футболу? – спросил Заждан.

– Во-первых, не корсары, а койсаны, а во-вторых, ровным счётом никакого, в Уганде нет футбольной команды. Детская смертность, до взрослого доживает отнюдь не каждый появившийся на свет футболист-самородок. Малярия, брюшной тиф, тигры, наконец, естественный отбор,– сказал Шелег и, демонстративно выгнув спину, удалился на кухню.

– Ты слышала? Он неадекватен. И этому умалишённому зверю-фантазёру ты доверяешь своего ребёнка,– вздохнул Заждан.

Мыш ходил по кругу и нижним премоляром нарезал с внутренней стороны сырной дырки тонкую полоску.

– Сырная нить такая длинная, что её можно протянуть из одного угла комнаты в другой, а кончик вывесить в окно,– размышлял он вслух.

– Кончик птицы склюют,– забеспокоился Творог.

– Ты не знаком с повадками теплокровных, птицы не едят сыр. Если бы это была не сырная нить, а хлебный мякиш, тогда вмиг бы склевали, а сыр они в клюв не возьмут,– сказал Мыш и почесал для убедительности левой задней лапкой за ухом.

– А почему тогда птица из книжки сыр во рту держала, если она его не ест? – не сдавался Творог.

– Книжка про птицу с сыром наверняка была художественной, а, следовательно, не несла достоверной информации. В художественных книгах можно писать всё, что вздумается,– авторитетно заявил Мыш,– и страницы там не такие вкусные, как в энциклопедии. Энциклопедией бывает так зачитаешься, что с полки встать не можешь. А художественные — даже открывать не хочется, не то качество страниц. И обложка хоть и мягкая, но тяжело переваривается, – добавил он поморщившись.

– А зачем тогда печатают литературу эту, если читать её невкусно?

– Те, кто пишут, про несварение желудка не думают, они движимы потребностью поделиться с другими накепевшим. Вот Шелег, если бы карандаш в когтистых лапах держать научился, пришлось бы корпус к библиотеке пристраивать.

– Верно, кстати, рассказ этот про сыр и лисицу очень в его кошачьем стиле, – сказал Таракан.– Я сразу понял, что всё там — полная бессмыслица. Посуди сам: “...на ветку стаей взгромоздясь, собой в коня преобразясь, позавтракать совсем уж было собралась, но ощетинилась, а сыр во рту держала”.

– Кто держала? – спросил сбитый с толку Мыш,– ты, по-моему, неправильно процитировал. Так быть не может, и вообще, зачем ей сыр, коню этому?

– Он им, по-моему, лису подманивал, на лис охотился,– таракан пошевелил усами.

Мыш не отставал:

– Кто "он"? Кто охотился?

– Конь, естественно,– ответил Творог.

– Интересная история, а чем она закончилась? Конь съел лисицу?

– Не помню, да и не важно это, важно другое,– Творог заволновался,– у Заждана к подошве правого тапка приклеился кусок тревожного пирога. Я уже третий день хочу им позавтракать, но боюсь, что задавит не дав насладится.

– Во-первых, не тревожного, а творожного — учись правильно употреблять слова! А во-вторых, хозяин тапка в него с дивана редко встаёт.

– Он и тревожный тоже,– не согласился Творог.– Он знаешь, как меня тревожит, я только о нём и думаю. А то, что тапки редко одевает, я и сам знаю. Но если по закону подлости это как раз сегодня и случится, что тогда?

– Сам знаешь что — будешь подклеен к подошве рядом с несъеденным пирогом.

– Злой ты,– проскрипел хитином Творог,– нет, чтобы помочь другу перевернуть тапок пирогом вверх.

– Ладно, так и быть, пойдём переворачивать, а то резьба по сыру мне порядком надоела,– сжалился он над тараканом.

– А может, дашь кусочек ниточки сырненькой всё-таки? – Творог с надеждой посмотрел на Мыша.

Но тот жадничал:

– Аппетит перебьёшь, пошли тапок переворачивать.

Они выползли из норы и осторожно подкрались к люльке. Забава опять с упоением слушала рассказ вернувшегося из кухни Шелега.

– Интересно, о чём он им рассказывает? – спросил Творог.

– Давай подслушаем, – предложил Мыш, и они заползли под люльку.

– Семейная жизнь,– вещал Шелег,– это изнуряющий процесс взаимодействия особей противоположного пола. Ты когда-нибудь задумывался о значении выражений "супружеский долг" или "стерпится-слюбится", а, Малыш? Они отражают неприглядную картину межсупружеских отношений. Убойная сила этих слов поражает, как гарпун, пущенный могучей рукой китобоя.

– Поражает, поражает, как гарпун,– повторяла Забава и гладила спину Шелега.

Мыша и Творога рассказ про гарпун не заинтересовал.

– Я про рыб не люблю. Вот если бы он про млекопитающих рассказывал — тогда - да, а про китов мне не интересно.

– Киты — вовсе не рыбы, – сказал Творог.

– А кто они, птицы что ли? – ухмыльнулся Мыш.– Если у животного есть рыбий хвост, но нет ни хитина, ни шерсти, то это животное — рыба. Тебе понятно?

Творог как-то по радио слушал передачу про обитателей океана и помнил, как учёный-ихтиолог два раза повторил, что киты — это самые крупные млекопитающие на Земле. Поэтому таракан не мог принять на веру сказанное Мышом, но он не стал спорить и уклончиво сказал: "Понятно. Киты – это самые большие не насекомые, живущие на Земле".

Ладно, пошли быстрей, – поторопил Таракана Мыш.– Надо успеть — летаргическое оцепенение рано или поздно заканчивается, и тогда… тогда он сползает в тапки.

Они вылезли из-под люльки и пошли в Комнату Смеха — так Шелег называл спальню Заждана и Забавы.

Заждан лежал на животе и звучно храпел.

– Вот он, правый,– сказал Творог, показывая усом на тапок.– Правый тапок отличается от левого тем, что когда его надевают на левую ногу, то жмут пальцы правой ноги.

– Думаю, что, левой, всё таки,– поправил Таракана Мыш.– И вообще, ты об этом знать ничего не можешь, потому что у тебя нет пальцев.

– Пальцев нет, но есть умение приходить к неожиданно верным заключениям. Ты лицо Заждана, или что там у него по утрам, видел? Он часто тапки путает, поэтому до обеда перекошенным бродит. Вот он кстати — правый. Видишь, какой под ним жирный кусище натоптан?

– Не мог рядом поставить, засунул под левый, теперь вытаскивай его, напрягайся,– недовольно причитал Мыш.

– Он как диван видит, сразу, как подкошенный, падает, не расслабляя ступней. Тапки уже потом с него сваливаются,– пояснил Творог.

– Какая мне разница, что с него сваливается? Разорвал бы, если бы был размером ну хотя бы с мелкую рысь,– злобно проворчал Мыш, кося глазом на Заждана. Он оттащил тапок на середину комнаты, и обессиленный упал на ковёр лапами вверх.

– Оттащить — это лишь полдела, надо ещё перевернуть,– сказал Творог.

– Сами мы этого сделать не сможем, надо Шелега звать,– ответил Мыш.

Они вышли из Комнаты Смеха, снова забрались под люльку и стали ждать, пока кот закончит рассказ.

– И тогда жизнь, заклаустрофобированная пространством малогабаритной квартиры, превращается в фантасмагорическую рутину, с зачастую несчастливым концом,– вещал тот, распушившись подшёрстком и выгнув спину.– А ревность, ревность, Малыш, это болезнь, страшная болезнь, она убивает чувства, а иногда и не только их. Вот Мавр, темпераментный южный мужчина средних лет, ведомый не лучшим в себе, преднамеренно прекратил поступление кислорода в организм любящий его жены. Я тебе рассказывал, что и рыбам, и млекопитающим кислород жизненно необходим. Поэтому, прекратив доступ в организм живительного газа, он стал невольной причиной остановки в женщине процессов жизнедеятельности. Если бы я родился Мавром, то повёл бы себя по отношению к ней, как толерантный индивидуум склонный к компромиссам. Я надеюсь, что ты, Малыш, мне веришь?

– Верю, верю,– шептала Забава и гладила кота.

– Шелег, Шелег,– громогласно пищал Творог из-под люльки.

Но Шелег его не слышал. Кот не умел слушать и говорить одновременно.

– Это может продолжаться часами, надо отвлечь его болью, –Мыш залез на поручень детской кроватки, и прикусом Белой акулы впился Коту в кончик хвоста, до хруста сжав челюсти. У Творога зачесался хитин, он съежился от чужой боли.

Но Кот не почувствовал укуса, он искрил истинами: «Среднестатистическая особь предпочитает оставаться в континууме привычной концептуальной модели. Только психически нестабильные гуманоиды с лёгкостью меняют представления о структуре пространства и времени. Причём, меняют не только свои представления, но и наши. Ну чем, скажите на милость, их не устраивала ньютоновская механика? Она проста и очевидна своей правотой. Ты, Малыш, вскоре сам убедишься в том, что яблоко падает с ветки вниз, а не взмывает вверх воздушным шариком. Рассуждения о релятивизме, массе покоя, о квадрате массы, помноженной на скорость света, заставляет учащённо биться лишь сердца кучки оторванных от масс индивидуумов…» У кота от болтовни свело челюстные мышцы, и он, с человеческой улыбкой на кошачьей морде, спрыгнул на пол. Мыш разжал прикус, и упал с кошачьего хвоста.

– Нам нужна твоя помощь, нам надо, чтобы ты перевернул тапок пирогом вверх! – заорал Мыш.

(Продолжение следует)