Ketlerov Publisher

Когда закончилась война, в Ереван, столицу Советской Армении, привезли румын и итальянцев, воевавших с нами на стороне фашистской Германии.

Страна восстанавливала разрушенные города и сёла. Пленных направляли на строительство новых домов, мостов, дорог.

У нас в городе они строили мост через реку Зангу, а недалеко от нашего дома – новый корпус швейной фабрики.

Возвращаясь из школы (я тогда учился в четвёртом классе), я всегда останавливался у забора, ограждавшего стройку, и смотрел сквозь широкие щели на пленных.

На них были военные мундиры без погон, изрядно изношенные. Нельзя сказать, что они выглядели подавленными. Конвоиры, русские солдаты, миролюбиво покуривали, перекидываясь с ними короткими фразами. Некоторые пленные знали немало русских слов, а кое-кто понимал речь наших каменотёсов-армян и обращался к ним не иначе как «варпет джан» – «мастер».

Однажды в сентябре к забору подошёл итальянец. Лет ему было не больше тридцати, но тогда, обросший чёрной с проседью щетиной, он показался мне старым.

Он закурил махорку и, приветливо улыбнувшись, сказал:

– Хочешь уна игрушка? Джимнаста?

Я с недоверием посмотрел на его форму.

Он отрицательно покачал головой:

– Я итальяно. Нон фашисто.

И достал из кармана небольшую деревянную поделку-турник, на котором висела фигурка человечка.

– Вот, это джимнаста.

Он нажал на две тонкие стойки турника, и фигурка стала крутиться вокруг перекладины.

Я разинул рот от восторга. Итальянец засмеялся и, просунув игрушку в щель, сказал:

– Бери. Хочешь потом принеси один песка.

– Что такое песка? – спросил я.

– Это фрутто, ваш дольче песка, армена!

– Фрукт, что ли? – догадался я.

– Да, да, си! Песка.

– Всего один? – мне стало смешно.

– Один, один, арома…

– А… а… ароматный?

Он радостной закивал.

– Может, грушу принести? – я показал руками её очертания.

– Нет, песка, если можно. Жёлти, красни.

Меня вдруг осенили:

– Персик! Да, дяденька?

Его лицо засияло, и он каким-то образом помолодел.

Но тут подошёл красноармеец и велел мне отойти от забора.

– Нельзя разговаривать с ними, мальчик! – сказал он строго.

Но я успел крикнуть итальянцу:

– Завтра приду!

И побежал домой.

Мне не терпелось показать свою забавную игрушку соседской девочке, Дези, с которой я иногда играл в шашки или в камешки. Она жила со своей мамой и бабушкой в квартирке, которая имела балкон, общий с нашим. На балкон выходило окно нашей комнаты. Я выглянул из него и позвал:

– Дезик, ты дома?

Скажу откровенно, я был влюблён в эту девочку, старше меня на два года. Она относилась ко мне снисходительно, а иногда, иронично улыбаясь, говорила:

– Ну что, малыш, правда, я тебе нравлюсь?

Тогда я краснел и молча смотрел в её большие карие глаза.

– Чего тебе, мой мальчик? – откликнулась она.

– Выйди на минуту. Я что-то хочу показать! – крикнул я и перелез через подоконник на балкон.

Дези изучала итальянский язык со своей мамой, которая преподавала его в институте. Поэтому мне и хотелось немедленно рассказать о моём новом знакомом.

– Вот что мне дал пленный итальянец! А взамен попросил песку.

– Персик? – удивилась Дези.

– Да, – сказал я, – но я думал, что у нас остался хоть один персик, а все закончились.

Она взяла игрушку, повертела её без особого интереса и спросила:

– А ты можешь проводить меня к твоему пленному? Я с ним хочу поговорить по-итальянски. Кстати, персики отнесём!
У нас есть. Хоть сейчас.

– Ладно, – сказал я, радуясь, что не подведу итальянца.

Мы пошли к стройке. Дези дала мне кулёк с тремя огромными красными плодами «нариндж». Это очень вкусные персики.

Идти было недалеко, метров сто пятьдесят от нашего дома и церкви Сурб Саркис (Св. Саркис).

Как только мы подошли к забору, за которым во всю стучали молотки каменотёсов, Дези заглянула в щель и тихо стала звать по-итальянски. С той стороны кто-то подошёл, и она заговорила с ним. Это был не мой итальянец. Он удивился, услышав родную речь, послушал, послушал, кивнул и ушёл.

– Что ты ему сказала, Дезик? – спросил я.

– Сказала, что у них есть дяденька, который, как Папа Карло делает деревянных человечков, и что его хотят видеть дуе рагаци, то есть двое ребят.

– А он что?

– Сказал, что сейчас позовёт.

Скоро появился мой пленный. Увидев Дези, он радостно что-то произнёс. Я дёрнул Дези за рукав:

– Что он говорит?

– Спросил, как зовут юную синьорину. Я ответила, что моё имя Дездемонна, а он сказал, что ему очень приятно это слышать.

Она передала персики – по одному – через щель, все три штуки, и сказала, что это ему от нас.

И стала переводить мне свой разговор с итальянцем.

Он поблагодарил за фрукты и сказал, что у него есть дочка, наша ровесница, Марчеллина.

– А как Ваше имя? – спросила Дезик.

– Лоренцо Кавальери, – ответил он, оглядываясь, хотя охранника не было видно.

– Мы к Вам часто будем приходить, синьор Лоренцо, наш дом тут недалеко, около церкви.

– Ах вот как? Если я попрошу поставить свечку Санта Марии, чтоб нас поскорей отправили на родину?

– Да, конечно, синьор Лоренцо, – пообещала Дезик.

И тогда он достал из кармана два самодельных алюминиевых крестика и подарил нам. И ещё дал денежку на свечку.

– Потому что так принято, – сказал.

И попрощался.

Мы же пошли домой. Но сперва задержались у церкви. Дезик вошла внутрь, а я остался на улице, потому что меня недавно приняли в пионеры. А ей было всё равно, так как она там бывала со своей бабушкой.

– Ну что? Зажгла свечку? – спросил я, как только она вышла.

– Да! И даже помолилась, – ответила серьёзно Дезик.

До конца осени мы ходили к итальянцу.

И каждый раз приносили с собой гостинцы – то пирожок, то сушёную туту, то яблоки.

Потом выпал первый снег, а за ним наступила зима. И строительство приостановилось.

А потом мы узнали, что всех военнопленных отпустили на свободу.

Прошло много времени. Почти тридцать лет.

Однажды я встретил Дези на улице. Какая это была радость! Она рассказала мне, что окончила университет и там же преподаёт итальянский язык, что была замужем и имеет дочку, что бабушка её, не дождавшись отца Дези с войны, умерла, а мама по-прежнему работает…

Я смотрел в ясные, как в детстве, глаза Дези и мне казалось, что они так и норовят задорно блеснуть вопросом: «Ну что, малыш, ты всё ещё люблён?»

Вдруг я увидел на её шее крестик, простенький, сделанный из алюминия. Заметив изумление на моём лице, Дези сказала:

– Да, это тот самый подарок синьора Лоренцо. Я с ним всегда…

Расставшись с подружкой детства, я долго рылся в своей памяти, чтобы вспомнить, куда подевался мой крестик, но так и не вспомнил.

2012 г.

Стихи

Каждое утро

Каждое утро встречай,

«Доброе утро!» промолвив.

Встретившись в полдень с любым,

«Доброго дня!» пожелай.

После вечерней зари

«Вечером добрым!» порадуй,

И собираясь ко сну,

«Ночи вам доброй!» скажи.

26. ХI.1999 г.

Сеттер

Сеттер ждал у витрины аптеки кого-то

И, на задние лапы привстав, о стекло

Упираясь передними, жалобно что-то

Проскулить всё старался. А время текло.

«Что хозяин так медлит? Куда подевался?

Почему не доносится запах его?

Может, вышел уже и в толпе потерялся?

Как же друга я мог упустить моего?!»

Все давно уж ушли, отстояв у прилавка,

Видно, их по домам и делам повлекло.

Подошла, пожалела какая-то шавка,

А потом убежала. А время текло…

Ну а сеттер? Он ждал,

словно сторож бессменный

И надежду ничто погасить не могло.

Верил он: друг не бросит –

придёт непременно.

…Лишь тягучее время текло и текло.

23.ХI.1999 г.

Пахлеваны*

«Я хотел бы акробатов бродячих увидеть».

Гийом Аполлинер

Бродячий цирк канатоходцев летом

Наш город временами посещал.

Трубил рожок, и тонкий голос где-то

За переулком нашим верещал.

Я выбегал на улицу и мчался

За церковь Сурб Саркиса** прямиком,

А там уже паясничал, кривлялся

Шут балагана клоун Мамикон.

Он сыпал шутками, приплясывал забавно,

Тряс головой в большущем колпаке,

А то ступал, как пэри*** в сказке, плавно,

И бубен дребезжал в его руке.

Он звал: – Эгей! На площадь собирайтесь,

Чтоб к зрелищу веселому успеть!

Вставайте, попроворней одевайтесь,

Бегите пахлеванов лицезреть!

И вот уже на площади два брата-

канатоходца от столба к столбу,

смеясь, скользят по тонкому канату

и потешают праздную толпу.

А детский смех, как сотни колокольцев,

Вокруг звенит и радует людей.

И празднично сияет в небе солнце –

Волшебник, самый чудный чародей.

24.01.2005 г.

*Пахлеваны – бродячие канатоходцы Армении.

**Сурб Саркис – Святой Саркис.

***Пэри – мифическое существо

Памяти дяди Напо*

Я помню себя на плечах великана!

Он шел по вокзалу походкой морской,

Качаясь, как бриг на волнах океана,

В толпе выделяясь привычной мирской.

То дядя мой был, краснофлотец бывалый –

Об этом хотелось весь свет известить, –

Служил до войны он на лодке подплава**,

И в отпуск приехал к сестре погостить.

Ах, как же чудесно, забавно и славно

С такой высоты за людьми наблюдать!

А дядя-корабль шагает так плавно,

Что хочется вечно вверху восседать.

…Но вот и извозчик. И вскоре мы дома.

А там и подарков черёд настает.

И крепких духов аромат незнакомый

По комнате нашей, дурманя, плывет.

И клоун веселый с платка носового

Мне машет рукою, как будто живой!

Куда подевались картинки былого,

Которые в детстве дружили со мной?

Как золото пуговиц помнится чётко

На дядином кителе! Кортик его!

И то, как плясал он лихую чечётку!

Жаль, память не может упомнить всего.

…Уехал наш гость.

Стало в доме так пусто.

А вскоре лишился весь мир тишины.

И золото дядиных пуговиц густо

Покрыла патина*** жестокой войны.

10.08.2005 г.

*Моего дядю звали Наполеоном. Напó – так дядю ласково называла моя бабушка.

**Подплав – подводное плавание.

***Патина – (итал. patina), пленка различных оттенков, образующаяся на поверхности изделий из меди, бронзы, латуни при окислении металла.

Волшебство

Если съесть соцветие сирени,

В коем пять волшебных лепестков,

И задумать что-то в это время –

Непременно сбудется оно.

В детстве свято верили мы в это

И в благоухающих кустах

Всё искали верную примету,

Что таилась в нежных лепестках.

С радостью срывали пятицветье.

Осторожно клали на язык…

Самые доверчивые – дети.

Вот и я от детства не отвык.

23-24.09.2015 г.

Переводы изОванеса Туманяна,

классика армянской поэзии ХХ века

Маленький земледелец

Снова весна. Слетаются птицы.

Солнце пригрело. Речка струится.

Время настало в поле трудиться.

Стал журавля я в плуг запрягать,

Гусей поставил пни корчевать,

Велел воробьям пастуху помогать,

Куропатку назначил хлеб выпекать,

И сам свое поле взялся пахать,

Зерном, ячменем-пшеном засевать.

Ветер

У… у… у!

Ветер дует,

Негодует.

Без рта, а завывает,

Не крылатый, а летает,

Пальцев нет, а всех хватает,

Мою деточку пугает.

Сгинь ты ветер,

Вредный ветер!

Позабудь, малышка, страх,

Ты ведь в маминых руках,

И не страшен вихрь нам.

Детку ветру не отдам!

На рассвете

Ку-ка-ре-ку!

Петух приветствовал рассвет.

Чик-чик-чирик!

Чирикнул воробей в ответ.

Ку-ка-ре-ку!

Заголосил второй петух.

Э-гей, э-гей!

Коров на луг погнал пастух.

Ку-ка-ре-ку!

А вот настал и новый день.

Вуй-вуй! Вуй-вуй!

Ах, как вставать старушке лень.

Бусы

Весна к нам с тучкою пришла,

А тучка дождик принесла.

Возьму я дождик, полю дам,

А поле мне пшеницу даст.

Пшеницу мельнице я дам,

А мельница муку мне даст.

Тогда муку я тазу дам,

А медный таз мне тесто даст.

Тониру* тесто я подам,

Горячий хлеб тонир мне даст.

Возьму я хлеб, цыганке дам,

А мне цыганка бусы даст!

Своей нани** я бусы дам –

Она бранить меня начнёт

И вон прогонит от ворот…

*Тонир – армянская печь.

**Нани – бабушка, матушка.

Жаворонки

Жаворонки прилетают,

По гумну тайком гуляют,

Свои ножки выставляют –

Красотою щеголяют.

Камешки перебирают,

Вместе с зёрнами глотают.

А насытившись, щебечут,

Звонко трели разливают.